Творчество Виталия Лаханского: классическое равновесие природы и художника

 

К сожалению, современное искусство – это область сосуществования крайностей, размежеваний, противостояний. Классическое равновесие объекта и субъекта, природы и художника – ископаемая редкость и творчество Лаханского тому прямое и, слава Богу, лучшее доказательство. В чем же заключается это «лучшее»? А в том, что очень личностная манера Виталия Лаханского видеть мир не искажает, не деформирует, а преображает его в заразительные живописные образы радости, навеянные повседневностью, в которой художник открывает для зрителя праздник жизни. 

Жизнь в искусстве Виталия Лаханского подразделяется на два периода. В первом он окончил в 1971 году Дальневосточный государственный институт искусств, начал творческий путь, провел ряд лет в странствиях – переездах по громадному Советскому Союзу. Приморец по рождению, он доехал до Средней Азии, пожил а Самарканде. И, что интересно, ему сразу удался оригинальный сериал пейзажных полотен по мотивам быта и природы экзотического мусульманского мира. Помнится, как поразила в них быстрота вживания Лаханского в иноплеменный жизненный материал, как будто он не дальневосточный, а свой коренной среди чужих. Об этих первых, на удивление зрелых, удачах в живописи молодого Лаханского сейчас помнят считанные единицы наших зрителей. Так это было давно, так бесследно разошлись по свету его азиатские работы после возвращения в родное Приморье.

К этому времени в культурной жизни края произошло замечательное событие. К Владивостоку и Уссурийску, бывшими долгое время главными центрами изобразительного искусства Приморья, на рубеже 1970-80-х гг. присоединилась в такой роли же Находка. В росте ее творческого потенциала, в ее выходе на арену зрительного признания сыграл свою роль и Виталий Лаханский. Здесь начался следующий этап его творческого формирования. Со временем он превратился в знаковую фигуру искусства Находки. Этому помогло немаловажное обстоятельство. Он как художник не только живет в Находке, он еще творчески живет и дышит Находкой. Пейзажные работы Лаханского имеют своим тематическим стержнем этот город у моря во всевозможных художественных вариациях. Примерно также как это случилось с Парижем у импрессионистов. Разумеется также как и они Лаханский не ограничивается одной Находкой. Он выезжает на пейзажи в тайгу и отдаленные деревни. Кажется, что Находка и Лаханский нашли друг друга как влюбленные, которые жить не могут один без другого. Между ними установилась интимная задушевная связь, при которой они понимают друг друга с полуслова.

Каждый дальневосточный морской город дает свой вариант жизни рядом с океаном и впечатлений от нее. Многие пейзажисты создавали виды прибрежных городов в нашей приморской живописи. Но, как ни странно, за сто лет ее бытования Лаханский первым провел творческую разработку этой темы как главной в своей пейзажной живописи. До него в нашем искусстве не возникло большого интегрированного художественного образа, в котором ощущалась бы «душа города» у моря. Под этим несколько иррациональным понятием обычно подразумевают раскрытие в холсте сущностного начала, индивидуальной неповторимости города как единственного на свете.

У Виталия Лаханского Находка предстает в образе современного динамичного города. Ее виды насквозь пронизаны ритмами городской суеты.  Корабли, автомобили, подъемные краны у причалов, извилистые русла улиц, кварталы из коробок домов видимы постоянно и в то же время удалены в композициях по своему значению. Технократическая цивилизация проявляется в пейзажах вполсилы, подголоском в хоре, в котором первым голосом заявляет о себе природа. Дальневосточная природа со сверхчеловеческими масштабами. В ней приметы городского существования вписаны пунктиром приблизительных живописных обозначений: пятнами, штрихами, силуэтами, узорами. Городская суета сует копошится по-муравьиному – внутри неторопливо-величавого круговорота природы.

Находка не столько четко видится, сколько опознается, благодаря контурам своей береговой линии, рельефу городского ландшафта, видимых то ли с вершины сопки, то ли с птичьего полета. Вот сопки Брат и Сестра, вот залив Америка, а это бухта Врангеля. Вот тянется – змеится на километры по над гладью вод – Находкинский проспект. Панорамные точки зрения сверху вниз преобладают и поэтому даль, ширь, высота поднебесная – вот параметры пространства в находкинских пейзажах Лаханского. Водные просторы, далекие горизонты, вознесенные к облакам сопки и гривы горных цепей – постоянные в них компоненты.

В результате не город наступает на природу, а она поглощает Находку в объятиях морского, небесного, земного простора и зияния. Время в пейзажах подобного «космического» масштаба ощущается не в виде нервного бега секунд в ходе городской толчеи. Нет! Измерения времени предельно укрупнены. Это извечные восходы и закаты, времена года и межсезонья. Это Находка, видимая с точки зрения вечности в круговращении природы.

И тем не менее, вопреки только что сказанному, о пейзажах Лаханского не скажешь, будто увидены они в перевернутый бинокль, до  полного отчуждения от контакта со зрительскими эмоциями. Главная тональность, в которой «звучат» находкинские пейзажи Лаханского, определяется весьма парадоксально, – как лирико-эпическая. Именно это сочетание не сочетаемого – гибкой остроты живописного воплощения и монументального размаха воплощаемого мотива – разительно отличает авторский почерк художника.

Он никогда не пользуется цветом, доведенным до материальной наглядности. Все и вся – от воздушных облаков до скальных сопок, от блеска на воде до куп деревьев, от авто на улицах до человеческих фигурок – Лаханский обозначает пастозным пятном или мазком цвета. Схематично говоря, на холсте видимый мир превращается в мозаику цветовых пятен.

У Лаханского налицо повышенная чувствительность к цвету как самому привлекательному началу в образе природы. Соответственно это подводит художника к таким цветопостроениям, которые хочется назвать декоративными. Но они выглядят прямолинейно, колористическим произволом. У него декоративность внушена природой, подсказана ею, а не взята с потолка. Ему дорога в колорите сила звучания, энергия излучения флюидов цвета. Но при таких устремлениях он не жертвует точностью передачи исходного природного состояния, из которого выросло живописное зрелище природы на его холсте. В подтексте последнего всегда ощущается, как первопричина появления пейзажа, импульс идущий из природы, восхищение ею, идущее из глубины души.

Чрезвычайно важным условием полноценной декоративности у Лаханского является ее светоносность. Обычно представление о декоративности сопровождается мыслью о несовместимости ее с цветом, что декоративность рождается как раз из желания освободиться от пут натуры. Вот такой анархической декоративности взятой с потолка, без оглядки на природные закономерности Виталий Лаханский не признает. Постоянная укорененность в лоне матери-природы, желание быть с нею в постоянном согласии выдает связь художника с классической традицией русского и западного пейзажа.

Хотя по технологии красочного исполнения Лаханского не назовешь импрессионистом, но по способу чисто живописного видения мира он будто бы импрессионистов возрождает. Каждый элемент, что крона дерева на первом плане, что море вдалеке – взято чистым, звонким цветом. Звучание всех элементов живописи выводится на уровень кульминации. Перспектива у Лаханского не световоздушная, цветовая. Он свободно владеет сложным мастерством – положить рядом два декоративно-заряженных пятна цвета и при этом один расположится ближе к зрителю, а другой уйдет в глубину от него. Интенсивность сильного цветового звучания полотна такова, что оно представляется только что распахнутым окном. И в нем после затхлой атмосферы комнаты зрителю открывается яркий, чистый, ничем не замутненный мир.

По сути дела, Лаханский реагирует не на предмет, а на цвет и свет на его поверхности. А такой способ видения приводит к дематериализации образа города. Находка ускользает от предметно-вещного, осязательного восприятия. Из современного города с кипящей в нем жизнью она превращается в цветовое видение. На нее набрасывается как бы дымчатая вуаль поэтической недоговоренности, непроясненности. Находка превращается в знак человеческого присутствия среди космоса природы в предельно обобщенной форме.

Если такому цветовпечатлению найти эквивалент в лексике эмоций, то, наверное, оно будет сопровождаться восклицанием: «Ах!» Вот этим восхищением: «Как здорово! Как прекрасно!» – окрыляется Виталий Лаханский в своих взаимоотношениях с природой. Этим же ощущением он заряжает зрителей.

Из этой счастливой способности проистекает очень привлекательная черта творческого облика Лаханского – здоровое, оптимистическое восприятие мира. Радость – такая редкая гостья в современной живописи – нашла у него надежный приют и поддержку.

В натюрмортах Лаханского слабее ощущается форма и сильнее чувствуется цвет. В них меньше предметных качеств, больше впечатлений для глаз. Художник бесконечно далек от того, чтобы вызвать у зрителя при изображении, например, фруктов, ягод гастрономические ассоциации («как вкусно!»). Чтобы перед цветами зрители восклицали: «Смотрите, – как живые!». Наивно-натуралистические устремления чужды ему абсолютно. Даже в условиях рыночных времен, когда многие художники начали присматриваться к вкусам массового зрителя, внимательно прислушиваться к его пожеланиям, Лаханский – человек отнюдь не догматичный – твердо и неуступчиво стоит на своем: никакой натуральной наглядности в стиле «как в жизни», «точь-в-точь».

Как живописец он всегда стремится все, что видит его взгляд, называть цветом, а не передавать тоном в световоздушной среде. В результате вместо весомых и объемных предметов мы видим сочленение пятен, образующих крепко сбитые цветокомпозиции. Живописная цельность холста, его хроматическая нарядность это главное для художника при обращении к натюрморту, который превращается художником в красивый ансамбль декоративно-звучных пятен. Лаханский постоянно гиперболизирует исходный цвет, присущий в натуре «позирующему» предмету. Он всегда замещает материальную предметность цветностью как главнейшим качеством.

Упрощенно говоря, такой односторонности в реальной жизни не наблюдается. Следовательно, это форсирование остро-выразительного цвета приходится назвать «художественной условностью». А там, где она заявляет о себе в искусстве, там она вызывает к себе не бесспорное отношение среди зрителей. Одни из них с восторгом  воспримут красочные фантазии Лаханского на фоне предметов, превратившихся в повод. Другие, с сильным чутьем реальности, интересом к ее сущности, увидят в тонких натюрмортах недостаток жизненной полноты в постижении природы. И по-своему эти скептики будут правы.

От лучших, самых удачных, натюрмортов Лаханского исходит постоянное впечатление текучести, изменчивости, трепета и дыхания. Так темпераментно, порывисто, имповизационно он передает кистью впечатления от увиденных предметов, фруктов, цветов. На ум приходит, – это не натюрморты в буквальном смысле французского слова (т.е. «мертвая природа»). Это образцы динамичного внутреннего восприятия художника, каждый раз реагирующего по-разному на все, что открывается взору. Это как бы материализация на холсте воочию авторского «Я» Лаханского: «Вот так я чувствую, вот так я переживаю!» Акцент на исповедальную открытость, на внутреннюю откровенность, как известно, возобладал в искусстве минувшего XX века, в котором родился и сформировался как живописец Виталий Лаханский.

К сожалению, современное искусство – это область сосуществования крайностей, размежеваний, противостояний. Классическое равновесие объекта и субъекта, природы и художника – ископаемая редкость и творчество Лаханского тому прямое и, слава Богу, лучшее доказательство. В чем же заключается это «лучшее»? А в том, что очень личностная манера Виталия Лаханского видеть мир не искажает, не деформирует, а преображает его в заразительные живописные образы радости, навеянные повседневностью, в которой художник открывает для зрителя праздник жизни.

Доцент, заслуженный работник  высшей школы,
член Союза художников России,
искусствовед В. Кандыба