«Живопись – это мазня»
О творчестве художника Бурдастова Николая Юрьевича
Какие ассоциации возникают у вас при слове художник? Наверное, большинство мысленно нарисует образ человека, который не желает подчиняться законам логики и презирает условности. Он накоротке с капризной Музой, он пренебрегает жестким распорядком и тяготеет к свободе во всех ее проявлениях. Одним словом, богема.
При слове «богема» губы дзержинского художника Николая Бурдастова изгибаются в недоуменно-саркастической улыбке. Он не причисляет себя к «богеме». Он – труженик. Живопись по Бурдастову - мазня. Не потому, что мой собеседник относится к своему ремеслу пренебрежительно, – как раз наоборот. Просто краска на холст наносится мазками, отсюда и название. Недавно Николай Юрьевич получил звание заслуженного художника России. Это и стало поводом для нашей встречи.
Запах льняного масла
Вы посещали в 2003 году выставку «Большая Волга»? Вам довелось в том же году побывать в галерее «Русский век» на сборной выставке нижегородских художников «Светлое Христово воскресенье»? А посчастливилось попасть в Белый зал Нижегородской государственной областной универсальной научной библиотеки имени Ленина 19 января 2004 года? Может быть, вы этой весной были на экспозиции «Ню. Интерьер. Натюрморт», которая была развернута в выставочном центре на площади Минина в Нижнем Новгороде?
Если да, тогда вы наверняка помните картины Бурдастова, пронизанные спокойствием, светом, гармонией. В каталогах этих выставок рядом с репродукциями его работ вы могли прочитать краткую биографию художника. Стандартные вехи «родился», «учился», «женился» в личной беседе с Николаем Юрьевичем наливаются соком и красками, расцветают пышными бутонами мыслей и свершений.
Сейчас – июль 2007 года, и воздух в мастерской, где мы беседуем, пропитан тонким своеобразным запахом масляных красок, холста, грунтовки. Такой же трогательно-нежный запах стоял более полувека тому назад в небольшой майкопской квартирке, где жил закадычный дружок семилетнего Коли Бурдастова – Серега. Отец у Сереги преподавал черчение и рисование в местной школе, а чтобы подзаработать, копировал на заказ картины известных художников.
О, этот аромат льняного масла, которое добавлялось в краски! Эти холсты, натянутые на самодельные подрамники! А аппетитно пухлый том «Истории искусств» Гнедича, изданный еще в конце 19 века! Все эти чудеса волновали воображение Коли до такой степени, что самым желанным подарком для него становились не лакомства и игрушки, а наборы цветных карандашей и акварельных красок.
– А потом наша семья переехала в Дзержинск – году в 1960-м, – рассказывает Николай Юрьевич. По его лицу, поначалу немного замкнутому, слегка настороженному, вежливо выжидающему очередного стандартного вопроса – начинают скользить и переливаться отраженным светом блики воспоминаний. Так по стенкам летней купальни ходят отблески ласковой, прогретой солнцем речной воды. Бурдастов продолжает после паузы: – Это было ужасно: провести все детство в Майкопе, в Долине Яблок, где – небо, ружейные пули лермонтовских времен, найденные на огороде, пышная зелень, и после этого попасть в Дзержинск, в барак, где вместо стен – перегородки, где негде укрыться от присутствия посторонних. Вокруг – песок, а значительную часть местного населения составляют бывшие заключенные. Не знаю, что со мной бы стало, если б меня не приняли сразу же во второй класс художественной школы. Я мог прогулять занятия в обычной школе, но «художку» не пропустил ни разу – три раза в неделю мотался с Ворошилов-ской в город и в дождь, и в мороз, и в жару.
К 1964 году повзрослевший Николай узнал, какие кисти нужно брать для рисования акварелью, и перекопировал десятки гипсовых геометрических фигур, орнаментов, рук и голов. Закончив одновременно и художественную школу, и среднюю, Бурдастов уехал в Москву – поступать в Полиграфический институт.
Ничего реальнее реализма
Тогда он провалил экзамен по рисунку и живописи. «Ничего удивительного, – улыбается воспоминаниям Николай Юрьевич. – Там у других ребят были такие сильные работы, что мои не выдерживали никакого сравнения».
Спустя год после неудачной поездки в Москву Бурдастов был зачислен в Горьковское художественное училище. В течение нескольких последующих лет сердце юноши то билось в лихорадочном темпе – в счастливые минуты и часы, когда рука сжимала кисть или карандаш, то замирало – в военном строю, куда студент ГХУ угодил почти на три года. В 1972 году двадцатишестилетний обладатель красного диплома Горьковского художественного училища Николай Бурдастов снова едет в Москву, на этот раз – поступать во Всесоюзный Государственный Институт Кинематографии (ВГИК).
Москва задыхалась в чаду и зное. Но даже небывалая жара не могла остановить непрерывную череду сложных экзаменов. Николаю нужно было сдать два рисунка, две живописи и две композиции. Бурдастов не нашел своей фамилии в списках выдержавших экзамен по специальности.
– Я стоял в каком-то оцепенении в коридоре, а мимо пробегала девушка, с которой познакомились во время экзаменов, – Николай Юрьевич увлекся прогулкой в прошлое. – Эти девчонки всегда все знают, и вот она мне шепчет: ты прошел. Нужно было еще выдержать собеседование с членами приемной комиссии. Передо мной – член-корреспондент Академии Художеств Михаил Александрович Богданов, знаменитый художник-постановщик «Войны и мира» Бондарчука. Он мне улыбается. Начинает задавать какие-то смешные бытовые вопросы. Ничего не понимаю, досадую, что зря теряется время на «болтовню». Только снова оказавшись в коридоре, понял, что принят на курс.
Шесть лет Бурдастов жил в разреженной атмосфере ВГИКовского художественного факультета, преподаватели которого воспитывали в своих студентах понимание живописи и жизни в соответствии с академическими канонами русского художественного искусства. За окнами этих строгих аудиторий народ штурмовал полузасекреченные выставки модернистских художников, экспонаты которых частенько перекочевывали со стен павильонов под «рыло» бульдозера. Но здесь, во ВГИКе, проповедовали только одну веру – реализм и ничего кроме реализма. Того самого русского реализма, который прославил Россию во всем мире на все времена.
От «Боярыни Морозовой» до «Прогулок в старом городе»
В 1979 году Бурдастов поступил в Горьковские творческо-производственные мастерские Художественного Фонда СССР на должность художника-оформителя. Мой собеседник упомянул о том, что в 1982 году он был принят в Союз художников СССР.
Речь зашла о выставках работ Николая Бурдастова в формате творческого объединения «Москворечье», известного кружка художников во главе с Михаилом Юрьевичем Кугачем. Живописцы «Москворечья» активно выставлялись в период с 1987 по 1995 годы по всему Союзу и за рубежом. Художественными полотнами Бурдастова любовались в Англии, Германии, Финляндии. Николай Юрьевич вспоминал мадрид-ский музей искусств «Прадо», где он простоял в восхищении перед гениальными картинами Веласкеса.
Голос рассказчика звучал то спокойно, то взволнованно, а из-за его спины с картины на меня смотрела глубокими, грустными и нежными глазами женщина в красном одеянии. Что-то неуловимо знакомое было в повороте головы этой незнакомки, в пластике ее движений, остановленных талантом художника в их вневременном изяществе. Такие проникновенные, одухотворенные человеческие лица очень редко встречаются в современном мире. Без спешки и суеты, без всякой аффектации с шершавого от красок полотна смотрела на меня сама русская душа, женская, мудрая, печальная. И только присмотревшись, можно было понять, что дама на картине одета не в старинные одежды, а в пальто вполне современного покроя.
Картина, на которую я обратила внимание, называется, как выяснилось, «Весна в старом городе». Николай Юрьевич написал ее в Гороховце семь лет назад. И тут я поняла, чью творческую манеру мне напомнила стилистика этого полотна. Такая врожденная грация, такая скромно-горделивая повадка отличает разве что женщин с холстов Василия Ивановича Сурикова.
При упоминании имени Сурикова моего собеседника будто ударило током. Это же любимый художник Бурдастова, его духовный учитель! Николай Юрьевич может говорить о Сурикове долго и со страстью. Почти столь же долго и страстно, как о Веласкесе. Потому что они – гениальные мастера, люди с богатым внутренним миром, искусные не только в технике письма, но и в передаче Слова через живописное изображение. Ведь недаром в слове «живопись» есть часть, однокоренная со словом «жизнь».
О русском художественном реализме написано много научных работ. Но может быть стоит просто взглянуть на полотна, написанные проповедником этого направления, дзержинским художником Николаем Бурдастовым?
Вот блистает суровой надмирной белизной мрамор, и возникает на нем под резцом мастера изображение святого – картина «Преображение». Вот монах Варнава Ветлужский обтесывает деревянный крест, на поверхности которого играют нежаркие солнечные лучи, а внизу мощно устремляется вдаль холодная река. А вот только что проснувшаяся женщина стоит посреди деревенской комнаты и закалывает пышные волосы, доверчиво вглядываясь в самое сокровенное дно вашей души – «Утро в доме». В эти картины погружаешься с головой и не хочешь «выныривать»…
Николай Бурдастов не любит таких высокопарных слов, как «вдохновение», «творческий порыв», «служение искусству». Но они присутствуют на его полотнах. Его картины наполнены смыслом, воздухом, вдохновением. Тем самым вдохновением, о котором он не любит говорить вслух – чтобы не рассердить Судьбу…
Недавно Бурдастову наконец-то дали звание Заслуженного художника России. Героя поздравили семья, коллеги, поклонники. Только вот на самого «виновника» торжества событие это не произвело какого-то особо сильного впечатления. Сейчас он готовится приступить к очередной работе. Но, тс… не будем об этом, чтобы не спугнуть капризную Музу…
Ксения Белова
Газета "Репортер" (г. Дзержинск, Нижегородская область) №28 (394)
Формат работы: онлайн, с 10 до 20ч
По всем организационным вопросам обращаться по тел.
+79166301578
E-mail: art@colisart.ru